Смерть Маяковского

Москва, 14 апреля 1930 года.
 
Сейчас может показаться странным, что у главного поэта революции не было виллы на берегу озера Комо или особняка в одном из уютнейших районов Нью-Йорка. Маяковский не испытывал нужды, но в свои 36 жил в обычной коммуналке на Лубянке и всего лишь мечтал об отдельном жилье.
 
Личная жизнь Владимира представляла собой хаос. Все завертелось со знакомства с Бриками. Сначала Маяковский прочитал у них на квартире еще не опубликованную поэму «Облако в штанах», а затем взвалил на себя часть супружеских обязанностей Осипа Брика – и врос в эту семью.
 

 
Лиля Брик определенно имела власть над поэтом – именно такие женщины его и привлекали. Между Володей и Лилей с венерианским жаром вспыхнул роман, но Осип в этой истории не стал третьим лишним. «Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал», – вспоминала Лиля о странном тройственном союзе.
Параллельно любвеобильный поэт имел отношения и с другими женщинами. В 1921 году Маяковский подарил сына архитектору Лавинскому в результате интрижки с его женой Елизаветой, а в 1926-м русская эмигрантка из Нью-Йорка Елизавета Зиберт родила от Владимира дочь. В 1928 году Маяковский атаковал 22-летнюю парижанку Татьяну Яковлеву. Поэт видел в ней будущую жену и требовал, чтобы Татьяна вернулась Россию – но вскоре она вышла замуж за другого парня.
 
Последнюю попытку наладить семейную жизнь Маяковский предпринял в 1929-м, когда познакомился с 21-летней артисткой Вероникой Полонской. Она была женой актера Михаила Яншина, однако принимала ухаживания поэта, хотя и от мужа уходить не планировала.
 
К 1930 году клубок нераспутанных проблем в жизни Маяковского достиг титанических размеров. Он все еще безуспешно добивался, чтобы Полонская бросила Яншина, но хватало и других неудач. С оглушительным треском провалилась пьеса «Баня». Газеты просто уничтожали Владимира – мол, исписался. Сам Маяковский, похоже, также разочаровался и в советской власти, и в своем творчестве, ее воспевавшем. Депрессия вылилась в многочисленные болячки, которые сильно ослабили мужчину в самом расцвете лет.
 

 
12 апреля Маяковский выступил перед читателями в Политехническом институте, но вместо восторгов услышал из зала одни оскорбления. Вечером следующего дня совершенно подавленный Владимир появился в доме писателя Валентина Катаева. Вскоре там оказалась Полонская в компании Яншина и его коллеги Ливанова.
 
Владимир помрачнел еще больше, а Ливанов и Яншин принялись его троллить. «Маяковский, все хорошие поэты скверно кончали: то их убивали, то они сами убивали себя. Когда же вы застрелитесь?» – зло пошутил Ливанов. Поэт не огрызался и молча выслушивал о себе грязные шуточки. «Зачем вы его обижаете? Вы разве не видите, что он сам не свой?» – ругалась жена Катаева. Ее слова будто не заметили, глум над поникшим Маяковским продолжался до конца застолья.
 
В четыре утра все разъехались, а Владимир, вероятно, не смог заснуть. В восемь часов он разбудил звонком Полонскую и сообщил, что хочет с ней серьезно поговорить. Около десяти утра поэт привез любовницу к себе на Лубянку и завел очередную шарманку с требованием уйти от Яншина.
 
Но Полонская не была настроена на разговор. В то же утро Немирович-Данченко ждал ее на репетиции. Леди сильно спешила, что еще больше выводило Маяковского из себя. «Опять этот театр! Я ненавижу его, брось его к чертям! Я не могу так больше, я не пущу тебя на репетицию и вообще не выпущу из этой комнаты!» – с этими словами Владимир запер дверь и положил ключ в карман.
 
После он уселся на пол возле Полонской и зарыдал. Вероника гладила его по голове, признавалась в любви, но в то же время давала понять, что торопится, а театр никогда не бросит. Маяковский гарцевал по комнате, требуя все или ничего.
 
Полонская встала с дивана и направилась к выходу. Провожать ее Владимир отказался. «Нет, девочка, иди одна. Будь за меня спокойна», – внезапно улыбнулся он. Маяковский протянул возлюбленной 20 рублей на такси и пообещал позвонить позже.
 
Вероника шагала по коридору, когда прозвучал выстрел. Перепугавшись, она на секунду замерла, а затем побежала назад. Маяковский лежал на полу с крохотным алым пятном на груди, над ним висело облачко дыма от пороха. Рядом валялся браунинг. Владимир, простреливший одним выстрелом сердце, почку и легкое, пытался приподнять голову и что-то сказать. Прибежавшие соседи велели Полонской встречать карету скорой. Когда Вероника вернулась с врачами, поэт был уже мертв.
 

 
О смерти Маяковского до сих пор ходят легенды. Все они основаны на словах людей, не знакомых с Владимиром достаточно близко. Для них он был невероятным весельчаком и оптимистом, который точно не стал бы стреляться. Настоящего Маяковского – нервного, импульсивного и рефлексирующего – знали единицы. Например, Лиля Брик, сообщившая, что поэт уже пытался застрелиться в 1916 году, когда пуля дала осечку, а выпустить вторую он не отважился.
 
Сторонники постановочного суицида придирались к путанице в показаниях свидетелей о положения тела. Часть из них утверждала, что Маяковский лежал ногами к двери, часть – что головой. Якобы перемещение трупа могло отвести подозрения от потенциального убийцы, который – и это не менее очевидно – покинул квартиру в шапке-невидимке. Некоторых смутила посмертная маска погибшего, где кажется, что у него сломан нос – как если бы от выстрела себе в грудь Маяковский не завалился на спину, а тюкнулся лицом в пол.
 
В соучастии в убийстве подозревали и Бриков, у которых внезапно нашлись чекистские корочки. Босс ОГПУ Яков Агранов, желавший поскорее похоронить Маяковского, также навлек на себя подозрения. Версия устранения Владимира с помощью спецслужб замечательно стыкуется с разочарованием поэта в режиме. Но какой ущерб советской власти мог нанести абсолютно опустошенный и запутавшийся в жизни человек, которого не желали слушать даже в маленьких залах, – загадка.
 
Вопросы вызывает и дата предсмертной записки Маяковского. В ней значится 12 апреля, хотя все произошло 14-го. Фанаты теории заговора уверены, что почерк поэта подделан, а покушение на него планировалось именно 12 числа. К тому же Владимир не мог знать заранее, чем завершится финальный разговор с Вероникой. Но, похоже, что к моменту написания записки Владимир уже утратил иллюзии насчет женитьбы на Полонской, а 14 апреля он решающим образом убедился, что семейного счастья в таком виде, в каком он его себе представлял, с этой девушкой не построить.
 
В бессильном отчаянии Владимир мог бы устроить в квартире кровавую бойню, но предпочел исключить из любовного уравнения только себя.