История одного мертвеца, который изменил Британию к лучшему

Начнем издалека. Приблизительно сколько британцы помнят себя плавающими по морю в лодках, столько же берега британского острова усеяны маяками. Вон, возле Дувра маяк еще со времен Римской империи до сих пор стоит и прекрасно себя чувствует. А это, на минуточку, почти две тысячи лет.
 

 
Смотрители маяков зачастую были люди как минимум особенные, а как максимум – блаженные. Ну, посудите сами: кто поедет на край света, чтобы каждый божий день практически в одиночку подвергаться опасности, да еще и на неопределенное, но абсолютно точно продолжительное время? Сколько таких хранителей погибло или навсегда лишилось рассудка от холода, голода и прочих лишений — не счесть. Прибавьте к этому еще тот факт, что большинство маяков столетиями управлялось частными компаниями. А это означало никакой гарантии, что тебя не забудут или когда-либо освободят от вахты. Компания разорилась – кто будет финансировать твое вызволение оттуда? Правильно. Никто. В нашем случае речь пойдет о маяке Смоллз, что был возведен еще в 1777 году и стоит как ни в чем не бывало до сих пор, хоть и перестроенный. Возвести этот самый маяк заставила крайняя необходимость — когда количество кораблей, разбившихся на скалах в той  местности, достигло совсем уже неприличного числа.
 
Надо сказать, что в то время архитектура маяков была довольно стандартная: белые конусики с шляпками-крышами. В общем, именно такое здание обычно и рисует наше воображение при слове «маяк».
 
Смоллз же был немного другим. Построенный на двух скалах в 25 милях от пэмброкширского берега Уэльса, он походил на гигантского паука, стоящего на восьми дубовых ногах-сваях. В «туловище» паука и жили хранители. Доступ к самому маяку был прямо из жилища, запасы масла хранились тоже внутри, а само «туловище» опоясывал защищенный балкон, из которого можно было вести любые ремонтные работы, тем самым максимально минимизируя (такой каламбур, да) любую необходимость выходить наружу.
 
О суровом маяке ходили легенды – первой его жертвой чуть не стал его же архитектор. Заехав ненадолго проверить, как противостоит стихиям его детище (на то время, между прочим, прорыв в области маякостроения) он стал его заложником на целый месяц. Оставшись практически без воды, провизии и горючего, он, находясь в крайней степени отчаяния, написал сообщение с призывом о помощи, запечатал его в бутылку и выбросил в море. Ему повезло. Через два дня бутылку с посланием прибило к берегу, и вскоре их спасли.
 
Но речь не о нем. Ах, да! Забыл же еще добавить: в то время по регламенту предусматривалось по два хранителя на маяк. Так вот наступил 1801 год, а с ними наступила и необходимость в новой смене для маяка Смоллз. Двумя новыми хранителями оказались бондарь Томас Хоуэлл и разнорабочий Томас Гриффит, оба женаты и оба с кучей деток мал-мала меньше.
 
Надо отметить, что имя – это единственное, что было общего у этих двух ребят. То есть сказать, что у них были разногласия по многим вопросам – это не сказать ничего. Они настолько не переносили друг друга, что не могли сойтись в едином мнении даже в каких-то самых банальных бытовых вопросах. Максимальная взаимная неприязнь, о которой все знали. Что, впрочем, не помешало им начать служить вместе на маяке.
 
И как-то оно все же служилось. Шатко-валко, со скрипом, не без скандалов, но так или иначе маяк горел, а служба шла. Пока в какой-то момент не заболел мистер Гриффит. Заболел серьезно.
 
Надо сказать, что система маяковых сообщений была тогда развита никак – сигнал бедствия был, его знали, но передать тип бедствия посредством маяка не представлялось возможным.

И естественно, по законам жанра и Мерфи шторм бушевал каждый день, как в последний раз, не давая ни кораблям, ни шлюпкам приблизиться к маяку. Хоуэлл пытался (наверное) своими силами вылечить напарника, но не очень удачно — спустя несколько недель мучений Гриффит умер.
 
А вот сейчас начинается хоррородрама. Какой самый простой путь избавиться от тела, находясь на голых скалах посреди открытого моря? Естественно выбросить его в воду. Но Хоуэлл понимал, что, если он так сделает, то по возвращении на большую землю его с распростертыми объятиями ждут «Кресты» или «Белый лебедь» британского разлива, учитывая всеобщую осведомленность о их взаимной «любви».
 
Поэтому Хоуэлл не придумывает ничего лучше, чем продолжать жить с неживым коллегой под одной крышей – просто снести его чуть пониже в подсобные помещения, чтобы на глаза не так часто попадался.
 
На какой-то период он, конечно, выдохнул и успокоился, но все же природные процессы необратимы и тело начало разлагаться. Это потребовало безотлагательных действий. Томас, надо отдать ему должное, не забыл, что на суше он был довольно-таки неплохим бондарем: поскреб по сусекам, наскреб деревяшек различной толщины и смастерил своему экс-напарнику гроб в качестве прощального подарка.
 
Обладая косой саженью в плечах (или сколько это там в ярдах), он сумел  засунуть тело бывшего соседа в гроб, вытащить его наружу, прикрепить к перилам и, убедившись, что его не смоет и не сдует, продолжить работу в одиночку, бегая туда-сюда и поддерживая свет для проплывающих кораблей. Лампа продолжала работать в режиме бедствия, а значит была уверенность, что помощь придет — это был лишь вопрос времени.
 
План идеально работал до того момента, когда шторм совсем уж рассвирепел и самодельный гроб под напором ветра разложился на планочки и слетел в море.
 
Сначала Хоуэлла охватил ужас: сейчас туда же улетит и тело. Затем этот ужас сменился облегчением — тело запуталось в веревках, скреплявших гроб, и никуда не делось.
 
И сразу же снова напал ужас — ТЕЛО. НИКУДА. НЕ. ДЕЛОСЬ.
 
С тех самых пор панорамное окно маяка превратилось в широкоформатный телевизор, показывающий в мельчайших подробностях разложение тела в режиме «риал тайм». Дополнительной прелестью этого и так уже запредельного ада был тот факт, что после того, как гроб развалился, тело немного развернулось и частые порывы ветра вскидывали его руку таким образом, что было похоже, будто мертвый Томас манит живого Томаса, а также подзывает его и приветствует.
 
Это шоу продолжалось какое-то время. Под «каким-то временем» я имею в виду 4 (четыре) месяца.
 
Просто вдумайтесь. В течение ста двенадцати суток утром, днем, вечером и ночью вы имеете сомнительное удовольствие воочию и во всей красе наблюдать все стадии разложения человеческого тела, с которым вы до этого на протяжении довольно долгого времени делили одну крышу. Которое периодически взмахивает вам рукой и зовет вас к себе и, которое видно отовсюду. Наверное закрыть глаза или не смотреть помогало. Но, то, что ты не смотришь на тело совершенно не значит, что тело не смотрит на тебя…
 
Конечно, на протяжении всего этого времени проходящие мимо корабли пытались подплыть и узнать в чем дело. Но так как сигнал бедствия был, напомню, слишком общим, то подплывая ближе и не находя никаких обломков других кораблей и видя силуэт ходящего хранителя на маяке, они думали, что все нормально и продолжали плыть себе дальше.
 
После немалого количества неудачных попыток лодке со спасателями все-таки удалось высадиться на скалах и спасти Хоуэлла. Вернее то, что от него осталось: после четырех месяцев с покойником физические и психические изменения были настолько сильны, что даже семья и друзья не смогли его узнать.
 
До конца своих дней оправиться он так и не смог. И именно после этого случая предписание по количеству персонала на маяке в Британии было увеличено с двух до трех.